А что им еще делать, бедным, когда Бог не дал ни ума, ни таланта, — раскрасневшись, повысила голос Тамара. — И не надо мне тут прикидываться Белоснежкой. Вы же прекрасно знаете, что все бабы — в той или иной мере проститутки, только не все могут себе в этом признаться. А те, кто все-таки решается, прямо начинает брать деньги, вместо того, чтобы выклянчивать их с помощью всяких уловок.
Выходит, по-вашему, и я — проститутка? — гневно засверкала глазами Мария Сергеевна.
А как же! — выпалила Тома, навалившись на столешницу. — Небось еще в гимназии высосала с помощью минета свой титул из какого-нибудь старенького князика.
Мария Сергеевна поперхнулась и, не находя слов, глотала воздух открытым ртом.
Тома, придвинувшись вплотную к княгине, взяла ее за накрахмаленный воротничок блузки и вкрадчивым голосом прошипела:
Если ты, выдра, не продашь мне титул, то я через пять минут вернусь с кучей мусоров, и поверь, что тебе придется даром дать мне «графиню» и «принца Уэльского» каждому из них.
Остап понял, что пора вмешиваться.
Извините, мадам, а вы можете уточнить конкретнее, зачем вам понадобилось дворянство?
Тома, обернувшись, смерила Остапа ироничным взглядом.
Отвали, морячок. Таких, как ты, я щелкаю между ляжками, как гнилые орехи.
Оригинальный способ колки орехов, — признал Крымов. — Но, я думаю, мы могли бы найти обстоятельства, которые помогут нам смягчить непреклонность Марии Сергеевны. Она ведь тоже человек и, наверное, поймет нас с вами в той мысли, что раскаяться никогда не поздно, а согрешить можно и не успеть.
Тома, наконец, отпустила воротничок Крамской.
Если ты тут главный, то так и говори! А то буду я тут терять время с этой старой курицей! Ишь ты, золото высшей пробы! А то я и вижу, что пробы ставить негде.
Остап взглядом успокоил княгиню, начавшую приходить в себя, и вопросительно посмотрел на Чугунову.
Если хотите знать, — спокойно начала Тома, — я не просто так за какую-то бумажку собираюсь выложить вам десять кусков…
Пятнадцать, — тактично поправил Остап
Двенадцать и ни копейки больше, — отрезала бандерша. — Мои девочки, и так, уже спят исключительно по любви.
Как это? — вмешался Нильский.
А вы что, думаете, двадцать долларов — это деньги? — возмущенно спросила Тома и, обернувшись к Остапу, продолжила:
Так вот. Мне нужно имя, мне нужно прикрытие и хорошее общество. Я понимаю, что здесь, в этой стране, мне делать нечего. Хватит работать на дядю. Вон все, начиная от мелких жуликов до премьер-министров, переводят свои капиталы за границу. Мы все здесь, и мужики в том числе, как баба на курорте — работать не надо, денег не платят и трахают каждый день. Что я, дура последняя, что ли? Я прикинула, что мой капитал — девочки — уже переведен за рубеж. Так что же я тут сижу? С титулом я буду не просто Тома, а графиня Чугунова. Меня примут в любом обществе и в любом порядочном доме. С титулом я выйду в аристократические сливки, а это значит, что мои девочки будут работать не с грязными вонючими извращенцами, а с благородными людьми, сумеющими оцепить моих крошек. Ведь куколки какие! Хоть и глупые, но одна в одну, как персики… Вы что думаете, у Томы принципов нет? Я вот во время выборов за «зеленых» была. Мы с либералов и НДР целый месяц двойную цену брали.
Посмотрев на часы, Остап прервал Чугунову.
Ну что ж, Тамара Ивановна, я лично нахожу вашу миссию благородной и достойной. Вы не только создаете рабочие места, вы еще смотрите далеко в будущее. Думаю, что грядущие поколения греков, турков и немцев, рожденные от интернациональных браков, еще отольют вам памятник. Кстати, судя по роду вашей работы, вы имеете в городе много знакомых среди мужчин.
А, этого добра у меня — пол-Харькова, — отмахнулась Тома.
Ну, тогда, ввиду возможного предстоящего сотрудничества, наша фирма сделает вам небольшую скидку, и мы согласимся принять от вас всего тринадцать тысяч.
А почему не двенадцать?
Тысяча пойдет на компенсацию морального ущерба, нанесенного Марии Сергеевне.
Тома удивленно пожала плечами.
Тю! Чи не ущерб! Да я с таким ущербом могу пахать всего за червонец в час целые сутки без перерыва. Мне бы такой заработок!
Остап посоветовал всем оставаться при своих заработках.
Может, договоримся за бартер? У меня фотки с собой, — с надеждой в голосе спросила Тома.
Остап скептически посмотрел на Нильского.
Это точно отпадает.
А как насчет кредита? — не унималась будущая баронесса.
Если ваши девочки одеваются в кредит, то раздеваются они исключительно за наличные, — отрезал Остап и закрыл торги.
Вечером …
Из медленно проезжающих автомобилей через открытые окна вываливались в ночь сочные потоки музыки и, волоча хвосты шикарных мелодий, уносились прочь. Несколько фосфоресцирующих человеческих фигур с лицами и в позах манекенов отбрасывали на остывающий асфальт троящиеся тени. От них пахло дорогими духами и одиночеством.
Уходи. Ступай домой, телевизор посмотри. Ты мне всех тут распугаешь… — мягкий грудной голос имел привкус «стиморола». Над ухом жужжала разноцветная реклама, голые ноги ежесекундно меняли цвет. Изогнутой засохшей соплей он прилип к ее холодному плечу.
Иди же, говорю, вон, видишь, едут опять, — она стряхнула с себя мокрую холодную руку.
Большой теплый автомобиль, влажно шелестя мотором, уперся близоруким светом фар в обшарпанную стену соседнего дома. Но изгибам его налощенного тела текли живые змеи разноцветных огней, разбрызгиваемых во все стороны бурлящим неоновым входом казино. В кожаной прохладной мгле салона уютно вспыхнул кончик сигареты, выхватив из темноты два глаза, в которых потягивались, задрав хвосты, два жирных кота.